26 апреля — годовщина аварии на Чернобыльской АЭС… Каждый год в преддверие чернобыльской радиационной катастрофы, считающейся одной из самых масштабных в мире, многие белорусы вспоминают о том, как они живут, как могли бы жить, и как это было…
Районная газета на протяжении многих лет рассказывала об этой страшной техногенной катастрофе, о том, что сделано для тех людей, которые пострадали от этой беды.
Но читателям куда более интересно узнать, как это было, как вели себя люди в этот время, что чувствовали…
Заранее договорилась о встрече с Владимиром Владимировичем Рингом, руководителем крестьянско-фермерского хозяйства. В 1986 году мой собеседник возглавлял совхоз «Заводокский» в Краснопольском районе . Тогда еще и деревня Заводок была жива, и богата на трудолюбивых жителей.
Задаю Владимиру Владимировичу сразу несколько вопросов: Что запомнилось в тот день? Как вели себя люди? И мне остаётся только записывать, потому что мой собеседник, немного помолчав, начал вспоминать события 30-летней давности…
— Запомнилось, что была красивая теплая весна. В хозяйстве шла посевная. Прошёл дождик. Какая-то радость была на душе, то ли от благоприятной погоды, толи от того, что просто весна пришла. Настроение было хорошее. Помню, кто-то в разговоре сказал, что на Украине взорвалась атомная станция. Поговорили и забыли.
Чуть позже, еще до майских праздников, приехал к нам в хозяйство первый секретарь райкома и у меня как у руководителя хозяйства стал интересоваться настроением людей, что говорят о случившейся аварии на ЧАЭС. Отвечаю как есть: ничего не говорят.
Волнения начались после первого мая, когда уже вовсю обсуждали произошедшее в Чернобыле. Словарный запас людей мигом пополнился еще недавно редким словом «радиация». Первая весточка, которой я не предал значения (но это неграмотность наша была, закрытость этой темы)— слова начальника управления сельского хозяйства: «У тебя же два пацана, ты бы их к бабушке отправил, подальше отсюда». Конечно же, руководство района было больше информировано, но напрямую никто ничего не говорил, все какими-то полунамеками.
Вскоре начали приезжать чужие люди, делать замеры. После дождя мы наблюдали такие внешние признаки, как желтые разводы по периметру луж — нам это объяснили так: пыльца от цветущей сосны, а потом, где-то через месяц, сказали, что это был радиоактивный йод.
«Не вызвать панику»
Помню, как нам говорили, что нужно ждать дождя, мол, он все вредные вещества смоет, а мы наивно верили и ждали дождей. Дождь как-то вскоре и прошел, но, конечно же, чуда не произошло.
А вот действительно тревожным звоночком стал приезд военных, как я думаю, из Москвы. Приехали они вместе с районным и областным руководством на территорию нашего хозяйства. Военные, после соответствующих замеров, сказали, что требуется отселение жителей. На что руководством был дан ответ, что здесь же налажено производство, люди работают, живут. Приезжали и ученые, которые тоже были в недоумении, что мы остаемся здесь жить и ничего не предпринимаем для переезда.
Это сейчас я многое понимаю, анализирую, ведь вся эта работа по отселению, переезду требовала больших усилий и затрат, но на тот момент главным было не вызвать панику у людей.
Нам после майских праздников начали объяснять, что это радиоактивный йод и период его полураспада составляет 7 дней, а через месяц вообще ничего уже не будет.
Вскоре пошло уже какое- то движение — у нас появились дозиметры, был назначен дозиметрист, который отмечал, что действительно было снижение радиации, что вселяло оптимизм в нас, но ненадолго, потому что снижение радиации остановилось на определенном уровне.
Действия, конечно, предпринимались…
Из какого-то института выслали методику расчета времени пребывания людей в зоне радиоактивного загрязнения. Сейчас, оперируя цифрами, могу сказать, что замеры дозиметра в Заводке показывали более 80 Кюри, у меня под крышей дома—126 Кюри, а обязательное отселение требовалось при радиационном фоне от 40 Кюри. По моим расчетам не позднее 124 дней со дня случившейся катастрофы, мы должны быть отселены. Я, конечно же, обратился к своему руководству, рассказал о своих вычислениях. Меня выслушали, назвали паникером, забрали эти методические разработки и отправили домой.
Конечно, и военные, и руководство предпринимали различные действия. Срезали грунт, который военные увозили, и предполагалось, что таким способом можно «оздоровить» землю, но результатов это не дало: уровень радиации уменьшился, но несущественно.
«Коснулась беда и моей семьи»
После частого приезда военных, ученых люди стали понимать, что все это серьезно и нужно что-то делать. Надо сказать, что учебный год закончился и детей стали отправлять в лагеря, санатории. Сначала на одну смену, затем она продлевалась, и вышло так, что наши дети всё лето оздоравливались.
Некоторые семьи начали самостоятельно уезжать…
Коснулась беда и моей семьи — проблемы со здоровьем начались у супруги. Диагноз районные врачи не поставили, прозвучало только: «Вы же знаете, где живете». Ситуация была такова: жена не могла постирать бельё в стиральной машине, не хватало сил даже на то, чтобы заложить его, не то чтобы развесить его после стирки; начались нестерпимые боли в позвоночнике. Конечно же, я со своей стороны предпринял все возможное и невозможное, чтобы предотвратить самое страшное…
Добился того, чтобы в области ее обследовали врачи. После этого жену прооперировали в Минске и выдали документ, в котором говорилось, что проживать на зараженной территории ей категорически запрещается.
«Мы не бездействовали»
Надо сказать, мы не бездействовали. В 1988 году, собрав делегацию из 12 человек актива Краснопольщины, поехали в Москву, в ЦК, просить о переселении на чистую территорию. К этому времени руководство уже начало предпринимать различные действия в этом направлении. Область нам дала разрешение начать строительство жилья на чистых землях Дрибинщины, на которой впоследствии и разместились переселенцы из Краснопольского, Чериковского и Славгородского районов. Мы сами, силами и средствами совхоза «Заводокский» начали в Коровчино возводить жилые дома — народ уже созрел к тому, что нужно выселяться.
Я перевез жену в Коровчино, сам же не имел права бросить людей, ни как руководитель, ни как порядочный человек. А вот в 1989 году, когда официально разрешили переселение, сдав под опись все совхозное имущество, наше хозяйство было ликвидировано. В Дрибин мы приехали не с пустыми руками — 240 тысяч рублей, по тем меркам были огромные деньги, а также трактора, автомобили, экскаватор и другая сельскохозяйственная техника — таким был наш вклад. Но самым ценным вложением в переселенный регион был трудолюбивый народ Краснопольщины, который, на мой взгляд, вдохнул новую жизнь в Дрибинский район.
Владимир Владимирович до последнего дня, как капитан судна, не бросал людей и земли, пусть и зараженные, но свои, родные…Позже ему вручат Орден почёта за ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Записала Татьяна БРИЧИКОВА
