Великая Отечественная война закончилась 9 мая 1945 года. Мир — то, о чем мечтали люди, то, ради чего они сражались, терпели страдания, гибли — пришел на землю нашей страны. «Жизнь после войны казалась праздником, для начала которого нужно только одно — последний выстрел», — писал Константин Симонов.

В ходе войны Советский Союз, казалось, понес невосполнимые потери. Погибли почти 27 миллионов граждан страны. Немцы разрушили 1710 городов, 70 тысяч сел и деревень, почти 30 тысяч промышленных заводов, предприятий и центров и 98 тысяч колхозов. Позже историки подсчитали, что СССР понес ущерб почти в 3 триллиона тогдашних рублей и потерял треть своих богатств. И это все нужно было восстановить в самые короткие сроки. В пятилетнем плане развития, принятом в 1946 году, упор, в первую очередь, сделали на восстановлении заводов, фабрик и транспортной системы. Благодаря невероятным усилиям народа промышленность заработала в полном объеме уже к началу 50-х годов. Были заново отстроены большинство городов, в том числе практически уничтоженные Севастополь, Минск и Сталинград.
Однако нельзя с таким же восхищением говорить о сельском хозяйстве. Повторялась картина предыдущих лет: как в годы коллективизации, развитие промышленности во многом осуществлялось за счет деревни. Село в войну и так было выжато до последней капли — отдало фронту технику, лошадей. Но, что серьезнее — испытывало недостаток рабочих рук. Многие мужчины не вернулись с фронта, и основной силой в колхозах были женщины, старики и подростки. Они носили на себе зерно и удобрения, вскапывали лопатами запущенные гектары… За тяжелую труд получали трудодни. Была такая форма оплаты — за выход на работу. По ней в конце года (!), после того, как колхоз сдавал государству «план», колхозники получали расчет, обычно — зерном. В зависимости от урожая, его могло быть и больше килограмма за трудодень, и двести граммов…
По факту люди жили тем, что растили на приусадебном участке. Денег не видели, но были обязаны платить сельхозналог! Старожилов в деревнях Дрибинщины все меньше, но те, кому сейчас под девяносто, могут рассказать об этом.
Анастасия Павловна Зайцева, жительница деревни Щекотово, родилась в 1929 году. Хорошо помнит период оккупации и как жилось после освобождения…
— Маму мою звали Ольга Тимофеевна, отца — Павел Михайлович. Родители работали в колхозе. В семье кроме меня было еще четверо детей: Василий, Мария, Степан, Николай.
Папа наш погиб на войне. Ушел в первые дни, и не вернулся. В Щекотово у многих так сложилось. Были дворы, где по 3 — 4 человека сгинуло — батька и взрослые сыны. Мало у кого родственники остались живыми и здоровыми.
В 1943 году, когда фронт остановился на реке Проня, жителям деревень, что находились вблизи передовой, немцы приказали покинуть дома. Люди забирали самое необходимое и уходили. Кого-то родня приютит, кто-то к незнакомым просился. Мы три раза покидали деревню, но каждый раз возвращались. В чужой стороне несладко, вот и тянулись обратно, в родные места. Да не только мы… А немцы через месяц-два опять собирают горемык в колонну и гонят — на Могилев, под Оршу…
Щекотово освободили в июне 1944 года. Тогда и вернулись окончательно. Деревни, считайте, уже и не было. До войны и школа-четырехлетка стояла, и контора колхоза — «Красный октябрь» назывался. Ферма для коров, конюшня, сарай для птицы… Больше 100 жилых дворов насчитывалось — строились один возле одного. А сколько хат после немцев уцелело — пересчитать по пальцам можно. Те, когда стояли в обороне, разбирали и жилье, и сараи на мощение улиц, строительство бункеров и землянок. От нашего дома осталась только одна стена.
В землянках, оставшихся от немцев, люди и ютились. У нас, помню, было очень сыро. После дождей по полу ящерицы бегали.
Потом мы себе будку-времянку сколотили из того, что под руки попалось. Стены соломой утеплили, печку сложили. А уже по-людски зажить, в настоящем доме, получилось только в 1961 году. После войны лес для личных нужд долго не выписывали. Вот он, рядом стоит… Но не продавали! И для постройки стен нам пришлось сарай разобрать.
Потом потребовалась ель — на потолочные балки. Попросила мужиков — те свалили и привезли одно дерево. Объездчик заметил и выписал штраф на брата. Тот учился в городе при заводе, приехал помочь — и такая неприятность. Я уговорила лесника, и протокол переписали на меня. Зачем подростку жизнь портить? Отправят еще бумагу по месту учебы, затаскают к директору да по комиссиям…
Суд был в Трилесино. И насчитали мне за ту ель 80 рублей штрафа. А я за месяц, ухаживая за телятами, всего 20 получала.
Деньги на уплату я собрала — немного своих было, и одолжила. На суде плакала. Судья говорит: лес, гражданка, нужно выписывать. Я сгоряча ему и высказала: про отца погибшего, больную маму, братьев и сестру! И что дальше деревья буду резать — пока в хату не войдем.
В общем, выгнал он меня из кабинета.
Но после этой истории в лесничестве мне две елки выписали. Потом еще осину на дранку просила… Так и строились.
В общем, трудности послевоенной жизни я ощутила в полной мере. Закончила всего 5 классов и больше нигде не училась. Работала в колхозе. Ухаживала за телками и овцами. Помню, воду для питья животным таскали из речки. Начерпаем ящик, палки проденем в ушки, взвалим на плечи и тащим под горку. Нести тяжело, к тому же я девчонка еще, роста небольшого — на меня плещет. Зимой тяжко: и одежда леденеет на морозе, и лапти мокрые. Лапти я сама плела, вечерами, на всех сразу.
Замуж так и не вышла. Мама уже болела, так что я и работала, и младших как могла воспитывала. Без отца расти в то сложное время — по кривой дорожке пойти недолго. А у нас в семье из мальчишек никто даже не закурил. Выучились, работали, семьи создали. Мне младший брат Коля не раз говорил: ты за нас, сестра, за всех отгоревала…
Максим ТЕТЕРИН